Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
Началась обычная, достаточно шумная суета. Фотограф сделал несколько снимков. Мы стояли рядом и, вероятно, думали об одном и том же: «Как сладок сон именно в эти утренние часы и как далеко до следующего уик-энда…»
Через какое-то время в дверь постучали.
Это напомнили о себе господин Тютер и господа Штракмайеры.
— Да, да! — сказал я. — Мы о вас помним! Но лучше вам подождать в кабинете, пока я приду.
Я прошел к женщинам в серых халатах, представился и попросил рассказать, как они обнаружили труп. Одна тут же принялась сыпать словами. Оказывается, у нее накануне было предчувствие — непременно что-то случится.
— Пусть мне теперь только кто-нибудь скажет, что гороскопы врут! — заявила она запальчиво. — Почитайте-ка, господин комиссар! Я — Рак! Здесь написано: «Рака ожидает потрясение на работе». Ну, что вы теперь скажете?
Я слегка остудил ее пыл, посоветовав приберечь астрологические комментарии для журналистов. Только я помянул эту братию, как постучали, и молоденький полицейский, просунув голову в дверь, доложил:
— Пришли четверо репортеров, господин комиссар!
— Пусть немного подождут! — приказал я. — Мы еще ничего не знаем. Вы тоже ничего им не говорите. И ваш коллега пусть молчит.
— Само собой разумеется, — сказал полицейский и исчез.
Женщина-Рак в волнении ерзала на стуле.
— И моя фотография попадет в газету? — спросила она.
— Конечно, — ответил я.
— О, господи! — простонала она. Но это был восторженный вздох, а не стон ужаса.
Похоже, сбывалось заветное желание всех уборщиц и садовников — увидеть свою фотографию в газете. «Фрау Полшмидт нашла труп…» Они все помрут от зависти: молочница, газовщик, водитель автобуса и, конечно, эта старая корова с верхнего этажа, которая вечно строит из себя светскую даму — это при муже-то продавце! Хоть и в художественном салоне, где торгуют картинами, — все равно продавец! Ничего, они теперь попляшут…
Я прервал ее радужные мысли и попросил коротко изложить события, по возможности избегая упоминаний о звездах. В ее показаниях не было ничего особенного. Она открыла дверь своим ключом. Да, дверь была закрыта. Нет, ключ в ней не торчал. Когда зажгла в левой комнате свет, то увидела на полу Ладике.
— Ладике? — переспросил я.
Фамилию я услышал впервые, хотя наблюдал убитого уже добрые четверть часа.
— Ну да, труп, — сказала женщина-Рак.
Итак, убитый оказался господином Ладике. Теперь я был в курсе. Альфред Ладике, заведующий секцией магазина. Служебной его карьере положили конец обыкновенные ножницы.
Разумеется, будущая знаменитость Эмма Полшмидт тут же испустила вопль, на который прибежала вторая дама со шваброй в руках. Кричать она не стала, а, быстро оценив ситуацию, вывела обезумевшую от страха фрау Полшмидт из комнаты и, действуя на удивление разумно, тут же из канцелярии позвонила сторожу. Через три минуты тот был наверху вместе с бригадиром уборщиц. Оба, поглядев с порога на убитого и коротко посовещавшись, оповестили полицию и начальство. Через пять минут приехали двое полицейских из отделения на Петер-ваген, заперли дверь в комнату, где лежал труп, и отправили сторожа с бригадиром заниматься своими делами. Вот и вся история.
Я приступил к расспросам. Вторая уборщица, особа более сообразительная и молодая, но донельзя тощая и с такой скорбной миной, будто она замужем за хроническим алкоголиком, тут же зарыдала. Удивительно, но резкие черты лица от этого смягчились, и она сделалась почти привлекательной. «Да-да», «нет-нет», «именно так» — больше из нее ничего нельзя было вытянуть. Она только кивала и с испугом смотрела на меня. Когда я предложил сигареты обеим, она взяла одну и глубоко затянулась. При этом на лице у нее появилось слабое подобие улыбки. Фрау Полшмидт от предложенной сигареты возмущенно отказалась. Она уже предвкушала встречу с репортерами. Я доставил ей это удовольствие, разрешив выйти в коридор.
Штракмайера-младшего и доктора Тютера уже окружили репортеры. Двое из них почему-то были в темных очках, хотя в коридоре вовсе не ощущался избыток солнца.
Стоило мне закончить допрос уборщиц, как репортеры тут же оставили Штракмайера с Тютером и напустились на меня.
— Вы кого-то подозреваете, комиссар? — выкрикнул один из них.
Я знал его. Он представлял бульварную газету с большим тиражом.
— Да, — сказал я. — Полагаю, что это дело рук вашего главного редактора. Убитый, видимо, покупал вашу газету, чтобы заворачивать грязное белье. Так что перед нами определенно акт мести.
Трое других ухмыльнулись. Он мне наверняка припомнит, но меня это не трогало.
Подошел, сцепив руки, доктор Тютер.
— Извините, а можно не упоминать в газетах название нашего универмага? — спросил он.
— Обратитесь к вашему адвокату, может быть, он поможет, — посоветовал я ему и снова обернулся к репортерам.
— Вот женщины, которые первыми обнаружили труп.
— Первой обнаружила я! — донесся до меня громкий голос женщины-Рака. Сказано было так, что я живо представил ее фотографию на первой полосе.
Я вернулся в комнату. Заколотый Ладике все еще лежал на спине, но кто-то уже закрыл ему глаза, чтобы они не смотрели на свет неоновых, ламп. Ко мне подошел врач.
— Он мертв примерно два дня. Большего я вам сейчас не могу сказать. Патологоанатомы должны произвести вскрытие, и только оно позволит точно установить время убийства, господин Клипп.
— Ясно, — сказал я. — Спасибо, доктор. Но факт убийства несомненен? Самоубийство исключено?
— Исключено, — ответил он — Я много чего повидал на своем веку, но чтобы кто-то воткнул себе ножницы сбоку в горло… Нет, это невозможно!
Я поблагодарил еще раз. Он спросил, можно ли распорядиться, чтобы увезли труп. Я повернулся к остальным экспертам. Те согласно кивнули. Врач попрощался и ушел. Фотограф уложил свои аппараты и удалился вслед за ним. Как только открылась дверь, их обоих тут же окружили репортеры. Я видел, как врач энергично покачал головой и жестом отстранил их, а фотограф тоже покачал головой с самой загадочной миной, и они вместе направились к лифту.
Я еще раз обошел вокруг трупа, присел около и посмотрел на него.
— Нашли что-нибудь? — поинтересовался я у экспертов.
— Ничего! — ответил один из них, посыпая серым порошком поверхность стола, дабы снять отпечатки пальцев.
— Отпечатков масса, — продолжал он. — Но, похоже, все принадлежат убитому. На ящике стола и на настольном календаре есть и другие. Однако их могла оставить секретарша.
— А на ножницах? — спросил я.
— Никаких! — ответил он.
— А на предметах в карманах?
— Только его собственные, — ответил другой криминалист.
— На фотографиях тоже… — добавил третий.
— На фотографиях? — спросил я.
— Ну да, у него в бумажнике целая пачка фотографий девушек. На любой вкус — помоложе, постарше. Некоторые сняты обнаженными.
— Можно взглянуть? — попросил я.
— Это с утра-то пораньше? — поддел один из них.
— Утро вечера мудренее, — процитировал я своего коллегу Петера. Я ждал, что кто-нибудь скажет «Глупо», как сказал ему я, но все промолчали. Возможно, просто не отважились, поскольку все четверо когда-то сидели по два раза в неделю на моих лекциях в полицейской школе и внимали моим мудрым наставлениям. Один из них вытащил из аккуратной кучки, в которую они сложили содержимое карманов Ладике, бумажник и протянул его мне. Мягкая, тонкая кожа. Почти новый.
— Где он его носил? — спросил я.
— В пиджаке. Пиджак висел там, за занавеской.
Рядом с членской карточкой автомобильного клуба, паспортом и пропуском в магазин круглосуточно в бумажнике лежали двенадцать фотографий девушек и женщин. Всех возрастов и, действительно, на любой вкус. И пока я, удивленный донельзя, рассматривал и со все возрастающим интересом читал надписи, на них сделанные, криминалисты переглядывались и криво улыбались.
Это была редкостная коллекция! Например, на одной фотографии, изображающей обнаженную женщину бальзаковского возраста и столь рубенсовских форм, что лучше бы ей сниматься лежа на спине, но никак не стоя, — так вот, прямо на этом животе и на этой груди было написано: «Альфреду, моему лебедю — от его Леды!»
Должно быть, Альфред, именуемый лебедем, был не особенно разборчив. «На память о прекрасных часах вдвоем» преподнесла ему свою фотографию девица не первой молодости с томным взглядом. «Фредди, моему медвежонку, в память о шалостях на пляже Балтийского моря» — так была подписана фотография, на которой тридцатилетняя красотка демонстрировала свои прыщи, купальник и сексапильность престарелой эскимоски. Все остальные были в таком же роде.
Только одна фотография была без посвящения: девичья головка в профиль, выглядевшая рядом с Ледой и русалкой с Балтийского побережья как персик в ящике с картошкой. Я вертел фотографию и так и этак, не понимая, что могло связывать это волшебное создание с гнусным типом Ладике.
